- Видите ли, Петр, наша дивизия - это сложный организм. Я полагаю,
что вы постепенно втянетесь в его жизнь и сами найдете для себя, так
сказать, нишу. Сейчас еще преждевременно говорить о том, какой именно она
будет, но из вашего вчерашнего поведения я понял, что вы человек
решительный и к тому же тонко чувствуете суть происходящего. Такие люди
нам нужны. Ваш ход.
Я кинул кости на доску, размышляя, как себя вести. Мне плохо
верилось, что он действительно красный командир, - почему-то я думал, что
он играет в ту же безумную игру, что и я, только дольше, виртуознее и,
возможно, по своей воле.
Но, с другой стороны, все мои сомнения основывались исключительно
на его интеллигентной манере разговора и гипнотической силе глаз, а
это само по себе ничего не значило: покойник фон Эрнен, к примеру,
тоже был изрядно интеллигентен, а главарь ЧК Дзержинский был
довольно известным в оккультных кругах гипнотизером.
И потом, подумал я, глупа сама постановка вопроса - ведь нет ни одного
красного командира, который действительно был бы красным командиром; любой
из них просто изо всех сил старается походить на некий инфернальный
эталон, притворяясь точно так же, как и я вчера, но безоглядно. Что
касалось Чапаева, то я не воспринимал его в том качестве, которое
подразумевал его военный наряд, но другие, видимо, воспринимали - это
доказывал и приказ Бабаясина, и броневик, в котором мы ехали. Я не знал,
чего он от меня хочет, но решил пока принять его правила игры; к тому же я
испытывал к нему инстинктивное доверие. Отчего-то мне казалось, что этот
человек стоит несколькими пролетами выше меня на той бесконечной лестнице
бытия, которую я видел сегодня утром во сне.
- Вы чем-то озабочены? - спросил Чапаев, кидая кости. - Быть может,
вас мучит какая-нибудь мысль?
- Уже нет, - ответил я. - Скажите, а Бабаясин легко согласился
передать меня в ваше распоряжение?
- Как раз Бабаясин был против, - сказал Чапаев. - Он вас очень ценит.
Я решал этот вопрос с Дзержинским.
- Что, - спросил я, - вы знакомы?
- Да.
- Вы, товарищ Чапаев, может быть, и Ильича знаете? - спросил я с
легкой иронией.
- Довольно коротко, - ответил он.
- Покажите как-нибудь, - сказал я.
- Отчего нет. Если желаете, можно прямо сейчас.
Это было уже слишком. Я с недоумением посмотрел на него, но он ничуть
не смутился. Сдвинув доску в сторону, он плавным движением вытянул из
ножен шашку и положил ее на стол.
Шашка, надо сказать, была довольно странная. У нее была длинная
серебряная рукоять, покрытая резьбой, - на ней были изображены две птицы,
между которыми был круг с сидящим в нем зайцем, а все остальное место
занимал тончайший орнамент. Рукоять кончалась нефритовым набалдашником, к
которому был привязан короткий толстый шнур витого шелка с лиловой кистью
на конце. Перед рукояткой была круглая гарда из черного железа; сверкающее
лезвие было длинным и чуть изогнутым - собственно, это была даже не шашка,
а какой-то восточный, китайский скорее всего, меч. Но я не успел как
следует рассмотреть его, потому что Чапаев выключил свет.
Мы оказались в полной темноте. Я не видел ничего - только слышал
ровный шум мотора (кстати сказать, звуковая изоляция этого бронированного
автомобиля была превосходной - с улицы не долетало ни малейшего шума) и
ощущал легкое покачивание. Чапаев зажег спичку и поднял ее над столом.
- Смотрите на лезвие, - сказал он.
Я посмотрел на размытое красноватое отражение, появившееся на
стальной полосе. В нем была какая-то странная глубина - казалось, я гляжу
сквозь слегка запотевшее стекло в длинный слабо освещенный коридор. По
изображению прошла легкая рябь, и я увидел расслабленно идущего по
коридору человека в расстегнутом френче. Он был небрит и лыс; ржавая
щетина на его щеках переходила в неряшливую бородку и усы. Он наклонился к
полу, протянул вперед подрагивающие руки, и я заметил жмущегося в угол
коридора котенка с большими печальными глазами. Изображение было очень
четким, но искаженным, словно я видел отражение на поверхности елочного
шара. Вдруг неожиданно для себя я кашлянул. И тут Ленин - а это,
несомненно, был он - вздрогнул, повернулся и уставился в мою сторону. Я
понял, что он видит меня, - в его глазах на секунду мелькнул испуг, а
затем они стали хитрыми и как бы виноватыми; он с кривой улыбкой погрозил
мне пальцем и сказал:
- Мисюсь! Где ты?
Чапаев дунул на спичку, и картинка пропала; я успел заметить
удирающего по коридору котенка и вдруг понял, что видел все это вовсе не
на шашке, а только что каким-то непонятным образом был там и мог бы,
наверно, коснуться котенка рукой.
(c) общеизвестен, например.
***
Какой памятник, вы чего вообще? Алло.